18 декабря в селятинской библиотеке прошёл поэтический вечер, посвящённый Борису Слуцкому. Зал вновь был заполнен до отказа любителями поэзии, и библиотекари не обманули их ожиданий. Стихи, звучавшие на вечере, казались актуальными и на сегодняшний день. А темы, поднятые поэтом, трогали за душу.

     Борис Абрамович Слуцкий, советский поэт и писатель, участник Великой Отечественной войны, родился 7 мая 1919 года в городе Славянске. Борис учился в школе легко, в шесть лет прочитал уже всю детскую библиотеку в городе, занимался в Литературной студии Дворца Пионеров.

По настоянию отца Борис поступил на юридический факультет, однако сам он хотел быть поэтом, поэтому параллельно учился в Литературном институте. Родственником Бориса Слуцкого является Меир Амит (дядя поэта), израильский государственный деятель, бывший начальник военной разведки. Связь с израильскими родственниками семья некоторое время не поддерживала (родной брат Слуцкого был известным инженером на советском секретном военном заводе, который производил оружие).

Борис Слуцкий закончил Литературный институт в 1941 году и ушёл в июне на войну. Он начал воевать рядовым в стрелковой бригаде №60. В 1941 году он опубликовал первые стихи.

Сбрасывая силу страха

Силу тяготения земли

первыми открыли пехотинцы -

поняли, нашли, изобрели,

а Ньютон позднее подкатился.

Как он мог, оторванный от практики,

кабинетный деятель, понять

первое из требований тактики:

что солдата надобно поднять.

Что солдат, который страхом мается,

ужасом, как будто животом,

в землю всей душой своей вжимается,

должен всей душой забыть о том.

Должен эту силу, силу страха,

ту, что силы все его берет,

сбросить, словно грязную рубаху.

Встать.

Вскричать "ура".

Шагнуть вперед.

 *  * *

Оказывается, война

не завершается победой.

В ночах вдовы, солдатки бедной,

ночь напролет идет она.

Лишь победитель победил,

а овдовевшая вдовеет,

и в ночь ее морозно веет

одна из тысячи могил.

А побежденный побежден,

но отстрадал за пораженья,

восстановил он разрушенья,

и вновь - непобежденный он.

Теперь ни валко и ни шатко

идут вперед его дела.

Солдатская вдова, солдатка

второго мужа не нашла.

 На фронте был политработником, старшим инструктором политотдела. Слуцкий лично ходил в разведки. Он был тяжело ранен, контужен, демобилизован в 1946 году в чине майора, награждён орденами (I и II степени) "Отечественной войны", орденом "Знак Почёта", орденом "Красной Звезды"; а также медалью "За воинскую доблесть" (юбилейной), медалью "За оборону Москвы", медалью "За освобождение Белграда", медалью "За победу над Германией".

Война кончилась, но контузия долго не отпускала его: страшные головные боли, две трепанации черепа он перенёс после войны. «Эти года, послевоенные, вспоминаются серой, нерасчленённой массой, – писал он. – Точнее, двумя комками. 1946–1948, когда я лежал в госпиталях или дома на диване, и 1948–1953, когда я постепенно оживал. Сначала я был инвалидом Отечественной войны. Потом был непечатающимся поэтом. Очень разные положения. Рубеж: осень 1948 года, когда путем полного напряжения я за месяц сочинил четыре стихотворных строки, рифмованных».

Переводы его печатали, а его поэзию печатать не стремились. Ну, кто из тогдашних редакторов, при тогдашней цензуре посмел бы напечатать вот это: 

А мой хозяин не любил меня.
Не знал меня, не слышал и не видел,
но всё-таки боялся как огня
и сумрачно, угрюмо ненавидел.

Когда пред ним я голову склонял –
ему казалось, я улыбку прячу.
Когда меня он плакать заставлял –
ему казалось, я притворно плачу.

А я всю жизнь работал на него,
ложился поздно, поднимался рано,
любил его и за него был ранен.
Но мне не помогало ничего.

А я всю жизнь возил его портрет,
в землянке вешал и в палатке вешал,
смотрел, смотрел, не уставал смотреть.
И с каждым годом мне всё реже, реже
обидною казалась нелюбовь.
И ныне настроенья мне не губит
тот явный факт, что испокон веков
таких, как я, хозяева не любят. 

Гадать не нужно, о каком хозяине речь. И хотя времена были уже хрущёвские, но не забудем, как Хрущёв сказал во гневе: во всем я – ленинец, а в отношении к искусству – сталинец. Стихи Слуцкого ходили по Москве, но напечатать... Голову могли оторвать за это, партбилет отнять, а уж кресло из-под зада редактора наверняка бы выдернули.

Да, хозяин не любил его. И хозяева поменьше и ещё поменьше... Но если б только хозяева от мала до велика на всех ступенях этой длинной лестницы, а то ведь братья-поэты, они в первую очередь не прощали ему таланта.

Деревня, а по сути дела — весь.

История не проходила здесь.

Не то двадцатый век, не то двадцатый

до Рождества Христова, и стрельчатый

готический седой сосновый бор

гудит с тех пор и до сих пор.

Не то двадцатый век, не то второй.

Забытая старинною игрой

в историю

         извечная избенка

и тихий безнадежный плач ребенка.

Земля и небо. Между — человек.

Деталей нет. Невесть который век.

В автобиографии он писал о себе, считал нужным это написать: «Был во многих сражениях и во многих странах. Писал листовки для войск противника, доклады о политическом положении в Болгарии, Венгрии, Австрии, Румынии для командования. Написал даже две книги для служебного пользования о Югославии и о юго-западной Венгрии. Писал текст первой политической шифровки “Политическое положение в Белграде”... В конце войны участвовал в формировании властей и демократических партий в Венгрии и Австрии. Формировал первое демократическое правительство в Штирии (Южная Австрия)».

Борис Абрамович был в КПСС с 1957 года, с этого же года он состоял в Союзе писателей СССР. Первая книга стихов появилась в 1957 году. Называлась книга "Память". В период с 1957 по 1973 год вышло несколько книг, поэтические сборники: "Время", "Сегодня и вчера", "Работа", "Современные истории", "Годовая стрелка" и другие.

Первое публичное выступление состоялось у Слуцкого в 1960 году в Центральном лектории Харькова.

Физики и лирики

Что-то физики в почете.

Что-то лирики в загоне.

Дело не в сухом расчете,

дело в мировом законе.

Значит, что-то не раскрыли

мы, что следовало нам бы!

Значит, слабенькие крылья -

наши сладенькие ямбы,

и в пегасовом полете

не взлетают наши кони...

То-то физики в почете,

то-то лирики в загоне.

Это самоочевидно.

Спорить просто бесполезно.

Так что даже не обидно,

а скорее интересно

наблюдать, как, словно пена,

опадают наши рифмы

и величие степенно

отступает в логарифмы.

1959

Наследие Бориса Абрамовича было в большей части опубликовано только после 1987 года.

Совесть

Начинается повесть про совесть.

Это очень старый рассказ.

Временами, едва высовываясь,

совесть глухо упрятана в нас.

Погруженная в наши глубины,

контролирует все бытие.

Что-то вроде гемоглобина.

Трудно с ней, нельзя без нее.

Заглушаем ее алкоголем,

тешем, пилим, рубим и колем,

но она на распил, на распыл,

на разлом, на разрыв испытана,

брита, стрижена, бита, пытана,

все равно не утратила пыл.

* * *

Совесть ночью, во время бессонницы,

несомненно, изобретена.

Потому что с собой поссориться

можно только в ночи без сна.

Потому что ломается спица

у той пряхи, что вяжет судьбу.

Потому что, когда не спится,

и в душе находишь судью.

Борис Слуцкий имел в литературных кругах своего времени неоднозначную репутацию, так как ему не могли простить выступления против поэта и писателя Бориса Пастернака на собрании в Союзе писателей в 1958 году. Бориса Пастернака на этом собрании исключили из Союза писателей. Слуцкий выступил с осуждением публикации романа Пастернака "Доктор Живаго" на капиталистическом западе. Слуцкий позднее не оправдывал себя и сказал, что "сработал механизм партийной дисциплины". Выступление было построено на минимуме слов. Имя Пастернака он употребил только один раз. По его словам, не выступить он не мог.

Я судил людей и знаю точно,

что судить людей совсем

                  несложно -

только погодя бывает тошно,

если вспомнишь как-нибудь

                     оплошно.

Кто они, мои четыре пуда

мяса, чтоб судить чужое мясо?

Больше никого судить не буду.

Хорошо быть не вождем, а массой.

Хорошо быть педагогом школьным,

иль сидельцем в книжном магазине,

иль судьей... Каким судьей?

                  футбольным:

быть на матчах пристальным

                     разиней.

Если сны приснятся этим судьям,

то они во сне кричать не станут.

Ну, а мы? Мы закричим, мы будем

вспоминать былое неустанно.

Опыт мой особенный и скверный -

как забыть его себя заставить?

Этот стих - ошибочный, неверный.

Я неправ. Пускай меня поправят.

Слуцкого называли стихотворным летописцем века. Его стихи сравнивали с прозой. Он мог говорить на любые темы стихами.

Старухи без стариков

                 Вл. Сякину

Старух было много, стариков было мало:

то, что гнуло старух, стариков ломало.

Старики умирали, хватаясь за сердце,

а старухи, рванув гардеробные дверцы,

доставали костюм выходной, суконный,

покупали гроб дорогой, дубовый

и глядели в последний, как лежит законный,

прижимая лацкан рукой пудовой.

Постепенно образовались квартиры,

а потом из них слепились кварталы,

где одни старухи молитвы твердили,

боялись воров, о смерти болтали.

Они болтали о смерти, словно

она с ними чай пила ежедневно,

такая же тощая, как Анна Петровна,

такая же грустная, как Марья Андревна.

Вставали рано, словно матросы,

и долго, темные, словно индусы,

чесали гребнем редкие косы,

катали в пальцах старые бусы.

Ложились рано, словно солдаты,

а спать не спали долго-долго,

катая в мыслях какие-то даты,

какие-то вехи любви и долга.

И вся их длинная,

вся горевая,

вся их радостная,

вся трудовая -

вставала в звонах ночного трамвая,

на миг

    бессонницы не прерывая.
 

Борис Слуцкий женился уже в зрелом возрасте (в 40 лет) на Татьяне Дашковской, они прожили вместе 20 лет. Ударом судьбы для него стала тяжёлая болезнь жены.

Её лечили, посылали лечиться в Париж, но и тамошние врачи ничего сделать не смогли: рак лимфатических желез.

Я ничего не видел кругом —
Слеза горела, не перегорала,
Поскольку был виноват кругом,
И я был жив,
А она умирала.

Она умерла в 1977 году, болела 11 лет. В последовавшие три месяца после смерти Тани он написал книгу стихов, он продолжал говорить с ней, сказал в них то, что, может быть, не сказал ей при жизни. Злые языки утверждали: конечно, это она женила его на себе. А он писал:

Каждое утро вставал и радовался,

как ты добра, как хороша,

как в небольшом достижимом радиусе

дышит твоя душа.

Ночью по нескольку раз

прислушивался:

спишь ли, читаешь ли, сносишь ли

боль?

Не было в длинной жизни лучшего,

чем эти жалость, страх, любовь.

Чем только мог, с судьбой

рассчитывался,

лишь бы не гас язычок огня,

лишь бы еще оставался и числился,

лился, как прежде, твой свет на меня.

Слуцкий впал в тяжёлую депрессию и не смог пережить потерю, перестал писать стихи. От депрессии он не оправился до конца жизни. Последние стихи были посвящены умершей жене, последних стихотворений было всего 30. Слуцкий страдал бессонницей на протяжении нескольких лет. У него была контузия головы. Сказались и тяжёлые переживания жизни, невозможность творчества. В последние годы он лечился в больнице Кащенко, лежал там несколько раз. Интеллект и память он сохранял до конца жизни. Успел ли сказать всё, что хотел и мог? Или только то, что успел? Дальше – пустота. Эта контузия оказалась тяжелей той, фронтовой. Лежал в больницах, дома в пустой квартире. Депрессия. Не написал больше ни строчки. Ему звонили друзья, хотели прийти. Он отвечал: «Не к кому приходить».

Избавление от мук настало в феврале 1986 года. Ему было 66 лет.  Последняя его просьба: «Умоляю вас,

Христа ради,

с выбросом просящей руки,

раскопайте мои тетради,

расшифруйте дневники».

Раскопал, расшифровал, собрал Юрий Болдырев. Иногда подвижнически собирал по строчке... Трёхтомник Бориса Слуцкого вышел посмертно, при жизни он этого не удостоился.  

 Сын этого века, он рассказал о нём, о его вехах, о его людях, о самом себе с предельной, порой беспощадной искренностью и откровенностью.

Преддверии Нового года Библиотека городского поселения Селятино поздравляет своих читателей с наступающими праздниками! Мы желаем Вам здоровья, любви, вдохновения, оптимизма! До новых творческих встреч в 2015 году!!!